Часть 16.
without epigraph.
Спокойные светло-зелёные стены, белый потолок и ещё одна кровать, только свободная. Мёрдок пришёл и на следующий день, вместе с Винсонтом, спросил что-то у медсестры, Туди не слушал. На предложения заботливой молоденькой девушки поесть или прогуляться вежливой недоулыбкой и коротким отрицательным движением головы отказывался.
Молчал.
Врачей не волновало его молчание, они относились к этому как к чему-то разумеющемуся. Им с самого начала была дана короткая пометка в больничной карточке и печать. Возможно, они даже и не думали, что он пытался говорить раньше.
Единственный разговор, в котором удалось поучаствовать Туди – несколько односложных вопросов от врача, заранее построенных так, чтобы на них можно было ответить без слов.
-Проживаете в Лондоне?
Туди пожал плечами. Какая разница, что он ответит?
-Мёрдок Никкалз, Ваш близкий друг?
Туди снова пожал плечами.
-Сосед?
Туди пожал плечами.
-Мы намерены решать вопрос о перенаправлении в спец. учреждение. Вы понимаете, о чём я?
Туди коротко кивает головой.
-Нам нужно Ваше согласие.
Туд опускает взгляд, неопределённо смотря в пол. Картинка перед ним мелькает, он резко поднимает голову и смотрит на неслышно приоткрывшуюся дверь. В палате, так же неслышно, появляется Мёрдок, удивлённо приподняв бровь, смотрящий на происходящие. Фронтмена передёрнуло, она залез на кровать с ногами и показал пальцем в сторону басиста.
Врач нахмурился, а потом обернулся.
-А-а-а, мистер Никкалз! Очень рад Вас видеть. Давайте выйдем ненадолго.
Мёрдок на секунду медлит, выжидающе смотри на Туди, как будто чего-то от него ждёт. Во взгляде чувствуется яростное, жёсткое давление.
Отправит в дурдом?
Туди ложится на кровать и отворачивается к стенке, закрывая глаза.
-Но Вы не понимаете,- взволнованно шепчет врач,- я не могу просто так принимать от Вас деньги и отпускать его. Он же молчит, Вы знаете, что творится у него в мыслях?
-Более чем.- Спокойно отвечает Мёрдок, раскрывая кошелёк и предлагая взять ещё.- Могу я завтра его забрать?
Врач медлит, неуверенно смотря на подачку. Нехорошо, да? Но ведь никто не узнает.
-Хорошо, мистер Никкалз, Вы меня убедили,- соглашается он,- я сообщу ему, что завтра он отправится к Вам.
Мёрдок довольно кивает, усмехается вслух и покидает Квин-сквер.
Туди почти смог забыться и уснуть, когда дверь торопливо открылась и послышался приглушённый голос медсестры.
-А у меня хорошие новости,- быстро затараторила она,- Стюарт, к Вам сегодня сосед, а уже завтра Вы уезжаете домой.
Стю дёрнулся всем телом, резко садясь на кровати и умоляюще смотря на медсестру. Но она его уже не видела, копалась в небольшом шкафчике, доставая оттуда чистое постельное бельё.
Только не домой.
Зачем так рано?
Туди встал только вечером, когда послышались громкие щелчки из коридора – выключали лампы. Мир вокруг притих на ночь, а значит, никаких больше посещений и вопросов от медсестры. Молодой парень неслышно лежал на соседней кровати, приходя в себя после какой-то операции, Туди не посвящали, да ему и не было интересно.
Куда больше сейчас его волновало тайное, мрачное «завтра». Завтра он выйдет из палаты рядом с Мёрдоком, поедет с ним на такси или на машине домой, завтра будет молчать, слушая правду.
Не надо больше правды, он наслушался.
Открывшееся прошлое не вносило никакой ясности и ничего не рассказывало, но ему вполне было достаточно чужого разоблачения.
Теперь Туди живёт, зная, что слова в этом мире ничего не значат.
А как тогда жить?
Мир тонул в ливне, который так и не прекращался. Канализационные люки засорились опавшими листьями, вода сначала скапливалась возле них, а потом превратилась в грязную неглубокую речушку, заменившую асфальт за окном. Машины, проносящиеся по этим речушкам, заливали грязью тротуар, вместе с прохожими.
Туди забыл, что такое настроение. И, если честно, предпочёл бы точно так же забыть и всё остальное.
Нет.
Предвзятое отношение людей теперь объяснялось одним простым словом, странное поведение басиста тоже объяснялось просто. Всё вокруг неожиданно стало странно просто и странно легко, только вот лёгкость – отрава для мыслей.
И они травились, беззвучно, не крича и не прощаясь. Они просто отравились и умерли, забрав душу с собой. Существование.
Теперь, пожалуй, Туди можно было назвать настоящей собакой. Молчаливый, он больше походил на большого ребёнка, имеющего на мир свои, одному ему известные, взгляды. Мёрдок молча сидел в машине, курил в открытое окно, Винсонт вёл молча.
-Одевайся,- холодно сказал Мёрдок, заглядывая в палату всего на секунду, чтобы швырнуть пакет с одеждой.
Ну вот и всё, Туди, собирайся, иди.
Туд сел назад, быстро закрыв за собой дверь и зажав кнопку блокировки, на случай если Мёрдоку захочется проехаться вместе с ним. Винсонт спрашивал у него что-то, но это опять не имело значения. Любые вопросы – попытки выяснить что-нибудь для себя. Им плевать на то, что он чувствует.
Туди встречается взглядом с Мёрдоком через зеркало заднего вида. Встречается своим холодным с его холодным. Может случайно.
Может случайно.
-Никогда не верил в эти твои мысли. Посмотришь на тебя, сразу понятно – ненормальный. Ну и чего ты хотел? Сбежал? Не можешь ты ничего один, ясно?
Туди замечает для себя, что теперь, говоря о подобном, ни тон, ни взгляд у Мёрдока не изменялись. Значит ли это то самое «всё»?
И, если значит, то стоит ли ждать пока Мёрдок сам разрешит идти? И уж тогда ничего такого не повторится.
Туди опускает взгляд.
Войдите в его мир.
Любовь – неизлечимая болезнь, психическое расстройство.
Любовь съела его изнутри, а он и не знал. Любовь – его сомнения, любовь – его страх.
Дома ничего не изменилось. Квартира спокойно его отпустила, также спокойно открыла перед ним входную дверь, позволив вернуться назад.
Осталось две полосы, из этого мира ушли все лишние. Всё, что находится за пределами квартиры – внешняя политика.
Красная, живая, настоящая.
Чёрная, штрихованная, прерывистая. Кривая, неровная, смятая. Грифель истончается, ломается, крошится, карандаш царапает бумагу тонким деревянным уголком, оставляя прозрачный след.
Мир угас, потух, умер.
Туди сидит в комнате, смотря в одну точку на стене. Сидит и слушает, как голову наполняю редкие мысли или шумы с улицы, поочерёдно. Он не закрывает глаза, ему и так слишком одиноко. Ему уже слишком всё равно.
Рядом с ним лежит открытая сумка, где он лениво шарится рукой. Уйти из жизни? Наверное, слишком глупо.
Наверное, просто слишком.
Мёрдок пришёл и рассказал что-то ещё, но Туди заведомо не слушал. И боли тоже не чувствовал. Правды было слишком много, больше ему было не надо. Он ещё не решил, что делать с этой.
Туди, наконец, находит то, что ему было нужно.
Мёрдок приходит в комнату и садится рядом с лежащим на полу Туди. Фронтмен не спит, он не может спать. Он сдаётся.
Каждое движение – демонстрация. Смотри, Мёрдок, смотри на распотрошённый "Азолептин",вглядывайся в безжизненное лицо, смотри, это сделал ты.
Он всё ещё здесь, но его давно нет рядом.
Он всё ещё здесь, но сейчас он просто твой сосед.
-Ничего никогда не бывает просто так, знаешь,- устало выдыхает Мёрдок, закрывая глаза и запуская руку в растрёпанные волосы на затылке.
Прикосновение прошибает статическим разрядом, Мёрдок хмурится, открывает глаза, избавляясь от неприятного ощущения. Он не замечает, как в ушах у него начинает звенеть, а комната теряет краски. Мёрдок закрывает глаза и считает до десяти…
Раз.
Глаза открыть больше не получается, звон заполняет полностью, пробираясь в самые потаённые места в душе.
Два.
Звон уничтожает все остальные мысли, выравнивается и приобретает тонкие абстрактные очертания. Звон тихонько врезается в поверхность реальности и начинает вести по ней лезвием.
Три.
Чернота синеет, звон раздаётся теперь в какой-то живой и шевелящейся субстанции, но не искажается, густеет, нарастает.
Четыре.
Лезвие одним резким движением прорубает и ломает тонкую грань, снова становится звуком. Это теперь ультразвук, хочется зажать уши, но нет сил пошевелиться.
Пять.
Одежда промокает по пояс, становится щекотно. Вода тёплая и спокойная. Штиль.
Шесть.
Теперь синева разбавляется бликами, звон становится ещё существеннее, хотя больше, вроде, нереально.
Семь.
Блики убивают темноту, ослепляют. Глупое желание зажмуриться. Но ты и так уже закрыл глаза.
Восемь.
Он оглох. Он слышит гул, звон, тихий шум воды. Он ничего не понимает.
Девять.
Звон достигает предела, преломляется, должен был бы исчезнуть, но он перерастает. И послышался…
Поезд?
Десять.
Можно открыть глаза.
Мёрдок стоял на погружённых в воду рельсах и смотрел вслед уходящему поезду. На тёмно-синей глади зеркально отражались далёкие, незнакомые планеты, беспорядочные, густые, незнакомые звёзды.
На перроне неподалёку, спиной к нему сидела тёмная неподвижная фигура. И она могла бы показаться просто каменным изваянием, но почему-то Мёрдок сразу понял, кто это. Как ни странно, Мёрдок не был напуган, он был удивлён. Туди пока не видел его, поэтому коротких пять секунд басист мог наблюдать его совершенно безмятежным, забывшим на время о своих мыслях. Странный мир, который он, наверное, сам создал.
Что-то вроде оболочки, ламината на страницах паспорта. Мёрдок не видел, но знал, что Туди улыбается.
Мир вокруг был спокоен и ему, казалось бы, совершенно нет дела, что появился кто-то ещё.
"Неужели, вот так взял и создал этот Океан, устав от страхов? Я никогда бы не подумал, что ты сможешь меня удивить. А ты, вон, счастлив, потому что свободен. Неужели тебе этого всегда хотелось? Теперь мне кажется, что мне не место в твоём мире".
Басист сделал один неуверенный шаг, вода резко ушла из-под его ноги, он тяжело на неё провалился. Теперь он стоял на металлическом скользком рельсе, удивлённо смотря под ноги.
Туди встаёт и подходит к краю платформы. Один уверенный шаг и весь океан начинает светиться живым светом. Фронтмен подходит почти вплотную, но от него вода не шарахается. И сам он мягким васильковым светится, стоя в этой воде. Он стоит и молча смотрит на Мёрдока, басист читает немое, горькое осуждение, у него начинает болеть голова.
Небо разрывает тонкой вспышкой, а потом всё снова темнеет, раздаются знакомые голоса…
Раз.
-Ты что, всё ещё тут? Мёрдок, на кой хрен он здесь нужен?!
-Давай, давай. Прогони меня, тварь. Машина обречена на рабство, ты просто не осознаёшь, что твоё положение ничем, в своём начале, не отличается от моего.
Два.
-Это, короче, Эмблема Бафомета. Голова козла в перевёрнутой пентаграмме. Серьёзная штука, знаешь ли.
-И чего у него тон такой самодовольный? Честное слово, будто бы он сам её придумал и теперь хвастается. А хвастаться то, на самом деле, нечем.
Мёрдоку больно. Он узнаёт свой голос. Он узнаёт голос Туди. Три.
-Так, слушай внимательно, придурок, если выгадаешь в какой руке медиатор - пьёшь первый. Ну а если нет, тогда с тебя вторые два глотка. До тебя дошло, надеюсь?
-Конечно дошло. Это ведь только ты думаешь, что я недоумок.
Четыре.
-Эй, эй! Ты что творишь, мудак? Ковёр не заблюй!
-Да, да, Мёрдок, не волнуйся. Со мной всё в порядке, можешь не переживать за меня.
Пять.
-Мёрдок.
-Чего?
-А ты выпадал когда-нибудь из реальности?
-Ты полный идиот, да? Нет, это твоя работа.
Мёрдока качнуло, он едва удерживал равновесие. На него давила атмосфера, вдохнуть глубоко не получалось. Он злился. Шесть.
-Туди… Я испугался.
Мёрдок вздрогнул и вытянулся, непонимающе смотря в неожиданно ожившее небо. Он вспомнил.
Вспомнил.
Что это? Что происходит? Семь.
-Сука, сюда иди, педик.
Мёрдок застывает, не дышит. Мёрдок смотрит на Туди с отчаянием. Мёрдок больше не злится. Восемь.
-Всё что у нас сейчас есть – куча мусора, ты об этом думаешь?
-В частности. У нас было намного большее, чем просто группа и студия. Сейчас у нас ничего нет.
-Даже души.
Девять.
-Что это?
-Привкус соли. От потери.
-Ты что-то потерял?
-Себя.
Десять.
-Хочешь, найму тебе психиатра?! Будешь рассказывать ему ежедневно, какой же Мёрдок мудак, как обижает тебя своим плохим поведением! А хочешь ещё правды? Знаешь кто отравил мне всю жизнь?! Знаешь, кого я ненавижу всей душой?! Тебя.
Уходи, Мёрдок. Уходи, ты ему не нужен. Уходи и не ври сам себе, давай.
Ты ведь надеешься, что он простит тебя.
Злись, злись, Мёрдок.
Басист опускает взгляд, на секунду задумывается. Возьми своё, Мёрдок. Оставь о себе воспоминание.
Тебе уже всё равно ничего не светит. Давай, бери всё что хочешь!
Мёрдок рычит. Сейчас он похож на загнанное в угол животное. И такие часто оставляют на память о себе глубокие шрамы, а потом исчезают, убегая или попадая в тесные клетки питомников.
Туди по-прежнему молчит. Даёт время подумать, наверное. Он разворачивается и забирается обратно на платформу.
Мёрдок сомневается, но умеет с этим справляться. Бояться правды теперь бессмысленно, её вытащили с самого дна, допросили и распяли. Мёрдок одним прыжком забирается на платформу.
Давай, Мёрдок, бери всё что хочешь.
Бери его.